Жанна Зырянова
От чёрной рябины — оскома! Наверно, замучит душа... Куда ты? — Мне это знакомо — Желанье себя избежать...
Знакома мне эта тревога, И всё ещё входит в мой сон, Сужается где-то дорога И входит иглой в горизонт.
Всё это во мне до рассвета, Но это до края земли, Где шли и пропали бесследно, Упали с воды корабли.
А нам здесь лишь сладко потрафили, И альты потешили слух... Пределы цветной географии Свелись, дорогой мой, к углу...
Какие ещё наши годы! Какие! — Живи — не тужи... Куда тебе хочется — в горы? В какие ты хочешь? Скажи.
— Где в синих подножиях пальмы? — Где в белой заре эдельвейс? — В Карпаты? А, может быть, в Альпы? Давай-ка... Останемся здесь.
В такую-то стужу, в такую-то вьюгу Дурак не пойдет за вином. Давай ближе к ночи, давай дальше к югу, Давай отойдем... За окном Мотается ветка. Блистает загадка. Нет ветра. Есть фреска дворца — Железная клетка — в кормушке касатка — Дешевка простого кольца...
Игра ничегушки. Подъезд ночевушки. Дурнушки дурная игра. Моток да катушки, Да пух на подушке, А скоро четыре утра...
Четыре, четыре... — Куда ты? — Далече. — Куда ты? И как я одна?.. Четыре утра... — Да, конечно, — не вечер, не вечер, не мир, не война...
Голубая ветка винограда, Пиала с водою ледяной — Натюрморт. Дарю. А мне не надо Этой райской радости одной.
Этот мальчик с бронзовою кожей Красным солнцем словно обожжён — Идолок. Дарю. Мне не поможет Никакой пленительный божок.
Этот ангел с дудочкой послушной, Этот белокурый мой дружок — Пастушок. Дарю. А мне не нужно Больше на фарфоровый лужок.
Этот хрупкий, что в хрустальных латах, Грусть моя... Да он и грустный сам. Дон-Кихот... Дарю. Расстанусь. Ладно. И его — хрустального — отдам.
Кажется — вот всё, что я имею. Да, еще... вот эта, на краю Этажерки... кукла Галатея — И её охотно отдаю.
Смотри: вот это древний сон С лукавинкой внутри. Тот бирюзовый медальон Носили короли.
Нет поразительного там, Там яблонька и две Фигурки — Ева и Адам В сени семи ветвей.
Вот человек и человек. Два первых — ОН, ОНА. Земля (одиннадцатый век) Голубизной полна.
Вот им и рай — хоть небольшой. Продолжен их покой Какой-то детскою душой И варварской рукой.
Добреду, как собака усталая, На дымочек людского жилья. Это будет деревня старая. Это буду в ней старая я.
Будет там не обидно. Обыденно: Печка, лавка, капустный кочан. И навстречу берёза выйдет И пожарная каланча.
И кирпичная водокачка, И плетёная городьба. Будет радиопередача Из районного городка.
Будет воздух такой целебный! Будет скука — что сам измор. ...И ещё до скончанья лета Принесёт почтальон письмо.
В палисад, где черна малина, (Почтальон будет тоже стар). «Каравелла Санта-Мария» — Будет старая марка там.
Зарябит на ранетке ветер. Скрипнет тоненько жёлтая дверь... Положу на траву конвертик. А зачем мне письмо теперь?
Не кончается пиром да миром, Не морозит уже и не жжёт, Что не ждет меня ласковый милый И никто меня шибко не ждёт.
Посему-потому я свободна, И простейшее мне по плечу. Вот пойду я, куда мне угодно, Вот уйду я, когда захочу.
А куда — представляю нечётко. А куда — без небес и границ? На кулички податься бы к чёрту! Поглазеть бы в раю на птиц?
Я в раю. Я в краю синих сосен. Незаметно подходит весна. Сотни птиц. И из всех этих сотен Мне нужна только птица одна.
Не подними меня, как птицу, Которой горло снег закрыл! О, не нагнись, чтоб не стыдиться За неожиданный порыв.
Не обмани случайным сходством, Когда, отважен и широк, Примеришь латы благородства На незамеченный жирок.
Не поцелуй однажды руку, Не поднеси лицо к лицу, Чтоб не продать потом за рюмку Полупопутному дрянцу.